О ГРАФОМАНИИ

В интернете гуляет текст из десяти пунктов, который якобы помогает отличить графомана от «настоящего» писателя.

По Сети гуляет текст из 10-ти пунктов, который якобы помогает отличить графомана от «настоящего» писателя.

У нас народ склонен свято верить всему, что читает в интернете, но в этих десяти пунктах есть явно неверные пассажи. Предлагаю читателю самим найти этот текст, я же выскажу свои мысли о графомании, и о том, несёт ли она какую-то опасность литературному процессу. 

Во-первых, настоящего писателя отличает от графомана то, что настоящий писатель всегда знает цену тому, что он написал. Конечно, не дано предугадать, как отзовётся слово, и писателю всегда важно получить отклик читателя, например, смеялся ли читатель там, где писатель думал, что читатель будет смеяться и т.п.

Графоман же просит других почитать свои произведения со словами: «Ну вот написалось, конечно, это может быть несовершенно, но почитайте, может быть и неплохо получилось».

Писатель нуждается в критике, но от тех людей, мнение которых для него авторитетно. Кто такие авторитетные люди – об этом ниже.  

Писать можно по-разному, поэтому нельзя считать признаком графомании то, что автор не переписывает по десять раз своё произведение. У кого как получается. Можно написать рассказ за два часа, поставить точку, и рассказ готов, а можно возвращаться к нему годами, и постоянно в нём что-то улучшать.

В сегодняшней ситуации в литературе,  когда никто не ищет новых авторов (читайте мою статью «О пробивании в литературе) нельзя попрекать писателя тем, что он сам себя рекламирует, или как модно стало говорить – «питчингует». Т.е. каждому встречному рассказывает, что он писатель и всячески продвигает своё творчество. Сегодня в литературе действует принцип: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

Нельзя упрекать писателя в том, что он стремится к славе. В конечном счёте, известность – это то, что может позволить жить только за счёт литературного труда. Почти все авторы мечтают о славе, о признании. Поэтому тщеславие – это не то качество, по которому можно отличить писателя от графомана.

Графоманам свойственна также подражательность, они стараются копировать классиков в разных деталях, даже в интонации при публичном чтении. Например, читают стихи с интонацией Беллы Ахмадулиной, с претенциозно-романтическим подвыванием, которое, может быть, и органично у Беллы, но очень комично, когда кто-то пытается его повторить. А настоящий писатель или поэт ищет что-то своё, а не подражает другим.  

Графомания на самом деле не является чем-то плохим, не представляет опасности для литературного процесса. Раз человек пишет, то вряд ли он бандит или убийца, он, скорее всего, человек хороший, образованный. Например, человек прожил жизнь и, как мог, написал мемуары или воспоминания, как правило, их интересно читать, даже если в них много огрехов  с литературной точки зрения. Главное, что этот графоман не претендует на какое-то особое место в литературном процессе. 

Но вот реальную угрозу для настоящей литературы, для появления новых имён представляет институализированная графомания, и это явление я бы хотел описать детальнее.

Литературный процесс не обладает непрерывностью, он идёт волнами: то в каком-то городе или стране появляется плеяда талантливых писателей, потом она уходит в вечность, а на их место новые таланты не приходят. Но свято место пусто не бывает. Его заполняют институализированные графоманы. Конкурсы проводятся, и кому-то на них нужно присуждать первые призы. Появляются авторы, которые на самом деле не создали ничего особо ценного в литературе, но считают при этом себя пупами земли, а вокруг них есть определённая среда, которая их укрепляет в этом мнении. Такие люди всегда были и всегда будут. В конце концов, творчество – вещь очень субъективная, и только время расставляет всех по своим местам.

Плохо то, что институализированная графомания мешает настоящим писателям пробиться. Институализированный графоман никогда в жизни не даст ходу чему-то настоящему, поскольку настоящая литература угрожает его существованию, он собирает вокруг себя других графоманов, готовых ему поддакивать, и всячески превозносить его литературные опусы. Институализированные графоманы сбиваются в стаи, это их такая особенность. Создаются литературные студии, которые ведут графоманы. Есть даже союзы писателей, которые тоже созданы институализированными графоманами.  Это не значит, что все авторы, которые ходят на такие студии, или состоят в таких союзах, – графоманы, отнюдь нет, но важно понимать, что нельзя надеяться, что эти структуры дадут ход чему-то настоящему. Как-то я взял в руки альманах, издаваемый таким подобным «союзом писателей». Я посчитал, – в  альманахе был представлен тридцать один автор, проза и поэзия. Кроме одной поэтессы, читать нечего, одна сплошная графомания. А потом ещё спрашивают, почему массовый читатель игнорирует современную литературу? Вспоминается шутка в исполнении Райкина: «Вот мы идём по Одессе, вот дом, где когда-то жил и творил один Пушкин. Сейчас здесь Союз писателей». 

Ещё одним признаком институализированного графомана является навязчивая идея править чужой текст, часто без согласия автора. Таким способом институализированный графоман утверждается в своём превосходстве над другими. Настоящему писателю это не нужно, так как, он знает себе цену и цену своим произведениям.

Читатель может спросить, ну а что такого вредного в графоманских студиях и союзах писателей, ну не ходи туда, создавай свою студию и т.п. Дело в том, что институализированная графомания претендует на то, чтобы считаться частью литературного процесса, оттягивает на себя внимание прессы и общества. Простая ситуация – журналисты  не утруждают себя поисками новых имён и, если пришла очередь взять интервью у литератора, то они обращаются к тому, чьё имя на слуху, часто к институализированному графоману, таким образом, ещё больше его распиаривая.

А между тем, в Одессе на сегодняшний день нет ни одного литератора, у которого была бы хотя бы всеукраинская известность, какая есть у Жадана, Куркова и других, т.е. нет литературных авторитетов (я не имею в виду здесь детскую литературу, не знаю, какая там ситуация). Т.е. ни у кого нет морального права поучать других авторов, как писать, хотя я уверен, что ни Жадан, ни Курков этим не занимаются, во всяком случае, если их об этом не просят. 

В литературном труде много секретов, можно их открывать самому, а можно поучиться у других, важно, что никто никому ничего не может навязывать, так как всех рассудит его величество время, а оно в этих вопросах медлительное. 

О некоторых тонкостях этой области искусства можно прочитать здесь:
 http://www.otklick.com.ua/ru/news/o-probivanii-v-literature

Автор: Павел Макаров 

#Графомания #Литература #Рассказ

РОМЕО, ДЖУЛЬЕТТА И ПЛЕН

Эта романтическая история любви началась во время войны и закончилась почти через пятьдесят лет смертью одного из любящих. Рая была невысокой улыбчивой девушкой с длинной косой и весёлыми глазами. Школу она окончила перед войной и мечтала учиться дальше. Но в деревню пришли немцы, о дальнейшей учёбе пока пришлось забыть. Отец ушёл воевать, девушка осталась с мамой и сестрой-подростком Шурой. Однажды через деревню провели пленных красноармейцев, они были оборванными и голодными. Было очень жарко, в глазах бойцов была жажда и голод. Шурка выскочила из дома и плеснула в строй ковш воды. Конвоир погрозил пальцем, но стрелять не стал. Неужели наши больше не вернутся назад? Часть их оставили в деревне рыть окопы. 

Алексей попал в плен ещё студентом, в самом начале войны.  Случилось это под Одессой жарким летним днём. Тогда он ещё не знал, что с этим городом у него будет связано очень много – там будут жить его близкие родственники, он с будущей семьёй будет часто туда приезжать. Но это уже потом, когда появится семья. А сейчас надо было просто выжить в плену. Он не попал в лагерь, потому что никакого лагеря поблизости не было. Его перевели поближе к линии фронта, в небольшую деревеньку в Курской области. Алексей был единственным пленным, бегло говорившим по-немецки, который он неплохо выучил ещё в школе. Таким образом, он стал как бы внештатным переводчиком. Перед институтом он работал электриком на заводе в родном Ленинграде. Сейчас он при необходимости чинил проводку у жителей деревни, ремонтировал бытовые электроприборы. 

Целый день пленные работали на рытье временных окопов и укрытий. Руководил работами молодой офицер, у которого в подчинении было несколько солдат-охранников.

Партизан в окрестностях деревни не было, как и каких-либо зверств со стороны немцев. Офицер старался сохранять корректные отношения с пленными и местными жителями, которых в деревне осталось немного – старики и старухи, женщины и дети. Пленные и солдаты жили в отдельном опустевшем доме в центре села. Свою службу в деревне офицер начал со знакомства с местными жителями. 
Офицер не любил заходить в дома без приглашения – он воевал не с детьми и женщинами, а с врагами, но надо проверить все дома в деревне. Служба есть служба. Он ненавидел коммунистов, убивших его родителей ещё во время беспорядков в Гамбурге. Но дети ни в чем не были виноваты. Хозяева – женщина и две девушки – с любопытством и страхом смотрели на него и денщика. О зверствах нацистов они узнали уже потом, после окончания войны, а сейчас просто видели перед собой чужих незваных гостей.

Обстановка была бедной, офицеру сразу бросились в глаза две похвальные грамоты на стене с портретами ненавистных ему Ленина и Сталина. Именно эти портреты держали в руках погромщики в тот страшный день. Офицер не выдержал и сорвал их. Потом увидел на стене гитару и спросил переводчика Алексея. Тот ответил, что гитара принадлежит старшей девушке. Офицер взял инструмент в руки и перебрал лады. Девушка взяла у него из рук гитару и сыграла начало какой-то украинской песни. Потом смутилась и спрятала глаза. 
Вдруг девушка ощутила пронзительный взгляд пленного переводчика. Он смотрел на неё так, как будто боялся, что она исчезнет, растворится в воздухе. Так на неё еще никто никогда не смотрел. Он как будто хотел к ней прикоснуться, но боялся это сделать. Хотел и боялся. И чем больше хотел, тем больше боялся. Но не смотреть он не мог. Это почувствовали все вокруг, особенно офицер.

Девушка отвернулась, но не сразу. В комнате повисла тяжёлая и густая пауза. Кто-то должен был что-то сказать, чтобы убить неловкую и непонятную тишину. И это сделал офицер. Он показал на тарелки с непонятной жидкостью, которую хозяева собрались есть, и что-то спросил у переводчика, очевидно, что в тарелках. Переводчик не знал, как по-немецки будет «затируха с крапивой». Хорошо, хоть нашлось немного слегка засохшей крапивы.

Офицер резко побледнел, проглотил комок в горле и отрывисто что-то приказал денщику, который «мухой» вылетел из дома и скоро вернулся. В руках его был солдатский вещмешок, из которого он начал быстро доставать какие-то свертки и пакеты. Офицер ему начал помогать. Через несколько минут стол был полон какими-то вкусностями, некоторые из которых были им непонятны и неизвестны. Хозяйки смутились, но любопытство и желание попробовать победило. 

Первой не выдержала младшая девочка, схватившая кусок мягкого сыра и одновременно большую яркую конфету. Вскоре её поддержали остальные, даже мама. Денщик открыл банку тушёнки, а за ней сгущеное молоко, особенно понравившееся никогда не пробовавшим его раньше детям. Обстановка за столом разрядилась, особенно был рад офицер. Вдруг он вскочил с места, как будто вспомнил о чём-то и приказал денщику и переводчику уйти. Они заторопились, лишь пленный попытался задержаться, не находя предлога, чтобы остаться. Дети ели, мама молча плакала. 

Офицер несколько раз заходил в этот дом, каждый раз с ним был переводчик, не спускавший глаз со старшей девушки. Каждый раз офицер приносил с собой всякие вкусные мелочи для детей – конфеты, маленькие шоколадки, солоноватые и очень вкуснючие  галеты. Однажды переводчик принёс с собой цветок, сорванный по дороге, и подарил его Рае. Та зарделась от смущения – ей раньше никто никогда не дарил цветов. Они почти не разговаривали, а лишь молча смотрели друг на друга и улыбались, как будто им и не нужны были слова. 

Даже младшая сестра Раи Шура обратила внимание на взгляды, которыми обменивались Рая и Алексей. Они, вроде бы, старались не смотреть друг на друга, но время от времени их взгляды ловили друг друга, и они сразу же начинали смотреть в разные стороны. Как будто никого не было вокруг, кроме них. Улыбка Алексея сразу же вызывала ответную реакцию Раи. И улыбались они в унисон, и смеялись, и хмурились. Они почти не обменивались словами, ограничиваясь лишь взглядами. Когда гости в первый раз ушли, Рая задумалась и посмотрела в себя. Шура не удержалась и тихо спросила у сестры, нравится ли ей Алексей?

- Вот ещё, выдумала тоже! Иди, лучше игрушки прибери после себя, прямо сарай в комнате! И не говори всякие глупости!

Мама улыбнулась и посмотрела на старшую дочь. Та сразу же отвернулась и покраснела. Мама обняла её и тихо спросила то же, что и младшая сестра. Рая воздержалась от ответа и отвернулась. С разрешения офицера Алексей стал иногда приходить к сёстрам и сам. Они разговаривали друг с другом, а больше смотрелись в глаза. И для них не было никого – только ОН и ОНА. 

Существует ли любовь с первого взгляда или это лишь выдумка поэтов? Наверное, Рая и Алексей просто нашли друг друга, произошёл резонанс, совпадение, или они слишком искали друг друга, и нашли. Их пробил электрический ток, разряд, молния, что бывает крайне редко, как шаровая молния, фантом или мираж. Но ведь они тоже бывают! И папоротник, говорят, цветёт раз в год в Купальную ночь. Любовь с первого взгляда случается, наверное, ещё реже, но иногда бывает и она. Именно такой импульс и возник между ними. Было ли это с первого взгляда или со второго – узнать невозможно, но это была снежная и нежная лавина, сметающая всё на своём пути. 

И это была действительно ЛЮБОВЬ. Не показная игра на публику, как, к сожалению, бывает во многих парах и семьях. Не обмен комплиментами или даже взаимными похвалами. Каждая встреча, каждый разговор, каждая улыбка и каждый взгляд были для них общим праздником, к которому они заранее готовились и который они ждали. Они чувствовали себя двумя половинками одного существа и однажды просто потеряли голову. Но никто из окружающих даже и представить не мог, к чему они вместе придут. 

Сказать, что решение влюблённых пожениться стало неожиданностью для всех, даже для всезнающей Шуры – это не сказать ничего! Это была просто бомба – война и свадьба ни для кого никак не совмещались. А если Алексея перебросят в другое место? Да и очень хотелось, чтобы война наконец-то уже закончилась. Но любовь не понимает и не признает сомнений и вопросов, даже нелепых. Они уже не могли жить друг без друга, они хотели быть вместе всегда и везде. Больше всех был поражён и тронут офицер, он и помог организовать и провести всё. Нашёлся даже священник, уже отсидевший свой срок ещё во времена отчаянной борьбы с «религиозным дурманом». Немецкая комендатура в деревне дала «добро» и выделила продукты и шнапс для праздничного стола. А потом была Ночь, необыкновенная, первая, и для него, и для неё, ночь их Любви. Они оба стали друг для друга первыми и главными, желанными и несравненными. 

У Раи и Алексея началась невероятная сюрреалистическая семейная жизнь в оккупированной немцами деревне. Молодожёнам разрешили жить вместе, только утром Алексей шёл на работу, а к вечеру возвращался к любимой. Но они жили не в сказке, не в Раю, а на грешной и воюющей Земле. И скоро наступила предполагаемая и предсказуемая развязка этой драмы. 

Однажды Алексей пришёл с работы и сказал Рае, что офицер посоветовал им в ближайшие дни не выходить на улицу, а отсидеться дома. Тихо, сквозь зубы, он прошептал, что вот-вот произойдёт битва, страшная битва, возможно, страшнейшая из всех, бывших в истории. Две сильнейшие армии мира столкнуться лбами совсем рядом с их деревней и померяются силами в Последнем Бою. Сотни танков, самолётов, пушек превратят окрестности в месиво и крошево из стали и человеческого мяса. Могут пострадать люди в десятках и сотнях километров. 
- Недалеко от вас есть деревня Прохоровка?

- Есть, у нас там дальние родственники, мы к ним как-то ездили.

- Далеко?

- Не очень. Спасибо офицеру. 

- Надеюсь, ты понимаешь, что никто из соседей не должен знать, это тайна, офицер может потом пострадать. 

Однажды утром Алексей ушёл вместе с пленными и немцами. Офицер разрешил им попрощаться. Потом начался ад. Сначала грохотало издалека. Особенно страшно было ночью, когда на горизонте пылало зарево, а ночные тучи, как будто, тряслись в такт канонаде и плясали танец смерти. Земля тряслась, сыпалась штукатурка со стен, падали иконы. Мама плакала и крестилась. Дочки плакали, обнявшись на кровати. Не спал никто. Это продолжалось целый день и часть утра. А потом немцы вернулись, Алексей не пострадал в бою – это было, всё-таки, в стороне от деревни. 

Прошла осень, настала зима. Немцы отступили и ушли вместе с пленными. Алексей вместе с остальными ушёл в общей колонне. Рая подумала, что больше никогда не увидит мужа, они попрощались, как в последний раз. Но, к счастью, она ошиблась. Оказалось, что они прощаются не в последний раз. В деревню опять вернулись немцы, сначала не те, что были во время оккупации, а какие-то военные. Они осмотрели дом и ушли. 

А ночью в двери кто-то тихо постучал. Рая спросила, кто это и услышала в ответ: «Раечка, это я!» За дверью был Алексей, весь в снегу, он обнял её и потерял сознание. Рая нашла бутылку шнапса, ещё остававшуюся после их свадьбы. Алексей сделал несколько глотков, проливая и стуча зубами по кромке стакана. Рая, мама и Шура молча плакали, глядя, как Алексей закусывал спиртное и дрожал от холода. 

Через много лет после войны Алексей рассказывал, как сбежал из плена. Их повели колонной в сопровождении солдат и офицера. И тут Алексей подумал, что если он сейчас не сбежит, они никогда не увидятся с Раей. «Если убьют – значит, это судьба!» – подумал он, зажмурил глаза и побежал по заснеженному склону. Просвистела автоматная очередь. Краем глаза он увидел, что стреляет тот самый офицер. Но он не смог промахнуться с такой дистанции – он был прекрасным стрелком! Значит, просто не хотел попасть и убить. И не попал. И не убил. Алексей кубарем катился по склону, пока не застрял в густых кустах. Потом он бежал, задыхаясь и виляя зигзагами. Стрельба продолжалась, а потом прекратилась – немцам было уже не до пленного, надо было идти дальше, остальная колонна не могла ждать одного беглеца. А может, и не очень хотела его поймать?

Женщины спрятали беглеца в погребе и завалили всяким хламом. На следующий день в дом пришёл немецкий патруль во главе всё с тем же офицером. Он сказал всем «Гутен морген!» и посмотрел на женщин. Они не отвели взгляда, хотя понимали, что им грозит за укрывательство пленного. Офицер смотрел с каменным лицом и не очень внимательно осмотрел дом, не заходя в подвал. После этого он приложил пальцы к головному убору и ушёл, полунезаметно улыбнувшись хозяйкам дома. Немцы стояли в деревне несколько дней, а потом ушли. Алексей всё это время прятался в подвале, соседи не знали о том, что здесь прячется пленный. 

А потом пришла Красная Армия, её ждали все. Ждали её и Алексей с Раей. Алексей немного боялся – ведь он был в плену. Естественно, его сразу вызвали на «задушевную» беседу с «особистом». После первого допроса, прямо в деревне, его куда-то увезли. И было несколько месяцев страшной, пугающей неизвестности и безвестности. А потом пришло письмо с фронта от Алексея – он прошёл все проверки и даже ещё немного успел повоевать. Вся его семья погибла во время Блокады, он остался один в когда-то большой, а теперь опустевшей, коммунальной квартире в центре Ленинграда. Рая с мамой поехали жить к нему. Но это, как писали братья Стругацкие, уже совсем другая история. И они прожили ещё много лет в любви и счастье.

Разве может помешать любви даже такая неприятность и горе, как война? Любовь ведь сильнее!

Имена всех героев остались без изменения. Некоторые обстоятельства несколько изменены. 

На фотографии слева направо: Шура, Алексей, Рая. Ленинград. 1950 год.

Автор: Леонид Кучеренко

#Одесса #Отклик #Литература #Романтика

РЕЦЕПТ ВЕЧНОЙ МОЛОДОСТИ



«Вот такая вот музыка, Такая, блин, Вечная Молодость...» (Чиж «Вечная молодость»).

С детства меня приучили соблюдать правила перехода улицы, особенно на перекрёстке. Это бывает уже на «автопилоте», когда после сильной пьянки человек с трудом добирается домой «вслепую», не соображая и не видя ничего вокруг. Ориентация в пространстве возникает лишь уже дома, в койке, иногда даже лишь утром следующего дня. Вот так и вчера у меня внезапно сработала «чуйка», спасшая жизнь неизвестному мне до этого чумазому цыганчонку, внезапно выскочившему на проезжую часть прямо передо мной. А может, сработала реакция давнего игрока в настольный теннис? 

Правая рука резко дёрнулась, схватила мальчишку «за шкирку» и потянула его на меня. На несколько мгновений я перестал слышать все звуки внешнего мира, как будто в уши мне воткнули тампон или перерезали нерв, ведущий от ушей к мозгу. Потом я услышал женский визг на грани ультразвука и пулемётную очередь незнакомых слов на неизвестном мне языке. Я потерял равновесие и начал падать вместе с малышом, но тут  же нас обоих резко толкнула какая-то ярко, и даже аляповато одетая, женская фигурка, после чего мы втроём слились в виноградную гроздь, упавшую на землю уже с другой стороны бордюра. Женщина оказалась цыганкой неопределённого возраста в разноцветных юбках и шёлковом платке. Она начала целовать сначала ребёнка, потом меня, потом опять ребёнка…

Страшный сон прекратился резко, как обычно заканчиваются ночные кошмары. Я очнулся на своём диване. По привычке я начал искать таблетку от давления, но передумал. В голове почему-то не гудели колокола и не давило в висках, как обычно. В глаза бросилась красивая круглая коробочка, похожая на коробочку от монпансье из далёкого детства. У бабушки была такая ещё с дореволюционных времен. Внутри действительно были небольшие разноцветные леденцы в форме каких-то странных и необыкновенных маленьких птичек. Сразу вспомнилось бабушкино «Покушай «ландринки», внучок, они вкусные и полезные». Вроде такой баночки у меня давно не было. 

Я убедился, что нахожусь не во сне, а в объективной реальности, данной нам в ощущениях, как учил забытый классик. Я такой, как и был, только давление вроде как поменьше. И тут я вспомнил вчерашнюю цыганку. Вчера, убедившись, что ребёнок цел и вроде как здоров, она поцеловала мою руку, посмотрела в меня и тихо сказала: 

— Те авес бахтало! Здравствуй, красавец! Как это тебе удалось?

— Сам не знаю. Спасибо за комплимент, особенно за «красавца». 

— Ты спас моего ребёнка. Проси что хочешь – всё исполню. Цыгане добро помнят.

— Это случайно и автоматически. Погадаешь теперь и всю правду расскажешь, Эсмеральда?

— Ты думаешь, все цыганки гадают и обманывают?

— Некоторые ещё и песни поют.

— Я не гадаю. Совет могу дать, бесплатно. Вижу, перемены тебя ждут!

— Уже началось! Пообещаешь дальнюю дорогу и казённый дом? 

— Если слушать меня будешь – не узнает тебя никто, и ты — сам себя! Другим человеком станешь, женихом!

— Извини, красавица, у меня времени нет, я пошёл!

— Выбрось всё, что тебя старит – старую одежду, старые вещи, поменяй облик, помни, как у вас говорят «по одёжке встречают». 

— Мне ещё в детстве старый фарцовщик Адик «Шизгарес» говорил: «Встречают по прикиду – провожают по понятиям!» А где взять хороший прикид?

— Подбирай костюм под лицо, а не лицо под костюм! Не обязательно дорогую одежду. И выбрось всё разбитое и сломанное! Даже если оно красивое. Возьми эту коробочку – конфеты тебе помогут стать другим. 

— Конфеты могут помочь только растолстеть и испортить зубы. Особенно цыганские, мне мама в детстве запрещала есть ваши петушки.

— Я тебе даю леденцы не для клиентов, а те, что цыгане варят для себя. Ты видел когда-нибудь старых, немощных и трясущихся цыган?

— Толстых цыганок видел.

— Это у нас показатель женского здоровья и благосостояния семьи. Это ваши женщины гонятся за талией, а она не всегда означает здоровье. Только не больше двух леденцов в день, а то в ребёнка превратишься. 

Этими загадочными словами она закончила разговор. Я раскрыл жестяную коробку, в ней были именно конфеты из моего детства, те самые «ландринки». Дно коробочки под конфетками было застелено вощёной бумагой, как и делали раньше. Бабушка зачем-то хранила несколько таких коробочек с надписями по старой, ещё дореволюционной орфографии. Мой прадед во время НЭПа держал магазин «колониальных товаров» — кофе, какао, шоколад, марципаны, бонбоньерки, цукаты, пралине, пастилки и прочие забытые до Перестройки вкусности. А потом большевики отобрали у него магазин, после этого и исчезли «колониальные товары». Некоторое время еще оставались слипшиеся леденцы, которые бабушка называла старомодно «конфектами» в отличие от конфет, продававшихся в гастрономах и кондитерских магазинах. Она бросала их в чай. Я поднял глаза и не увидел цыганку, только прошелестели в воздухе ветерком её юбки и слова: «Не больше двух в день, не перестарайся!» Я достал одну конфетку и съел её. И тут я посмотрел на свои руки. 

Какие-то они у меня необычные с утра – кожа гладкая, волосы на теле слегка потемнели и уменьшились возрастные коричневые пигментные пятна, как и на ногтях. А они у меня уже много лет. Поставлю чайник для кофе и побреюсь. Вот это да – изменилась и кожа на лице! Юношей я не стал, но лицо несколько изменилось, вроде как слегка помолодело. Изменился и цвет ещё недобритой щетины. Что ещё нового с лицом? Исчезли кустящиеся волосы в ноздрях и на ушах. Такое ощущение, что намазался каким-то кремом. Наливаю кофе и закусываю одним из вчерашних леденцов. Интересный вкус – кисленький и непривычный. Вряд ли она захотела меня отравить. У цыган так не принято. Побритый и слегка взбодрившийся, выхожу на улицу по своим пенсионерским делам. 

Уже давно по утрам меня беспокоило головокружение и слабость, иногда подволакивал ногу, но сейчас я чувствовал себя, как после рюмки хорошего коньяка – солнце светит, лёгкий ветерок и все люди улыбаются. Или смеются надо мной? Нет, не такие улыбки у них, как у насмешников. Давно я не был таким весёлым и оптимистичным с утра, вроде и причин для радостей особых нет, а на душе «майский день, именины сердца». К остановке подходил трамвай, я попробовал идти быстрее и автоматически перешёл на бег. Успел вскочить в дверь и занять свободное сидение. И тут до меня дошло, что я только что догнал трамвай. Я? Догнал? Трамвай? Что же стало допингом? Чтобы побежать на трамвай, мне нужно ввести скипидар перанально! То есть, клизмой! 

По привычке я достал из сумки книжку, надел очки и понял, что они какие-то мутные. Или грязные. Снял и понял, что уже могу читать без них. Я уже больше двадцати лет пользуюсь очками, время от времени увеличивая диоптрии. Читать уже не хотелось, хотелось размышлять. Мне вдруг захотелось вернуться домой и привести в порядок расстроенные мысли. Или к участковому терапевту зайти? Она как раз сейчас принимает. А на что я жалуюсь? Что могу читать без очков, а сердце не выскакивает из клетки, когда за трамваем бегу?

Придя домой из поликлиники, я ещё больше задумался. Лариса Ивановна меня выслушала, измерила давление, пульс, потом попросила несколько раз присесть, ещё раз посчитала пульс и странно посмотрела на меня. Спросила, нет ли жалоб, опять измерила давление и ещё раз посмотрела на меня. Потом попросила зайти к ней через пару дней. При этом она сняла свои очки и проводила меня странным удивленным взглядом. Внимательно изучил своё отражение в большом старом зеркале дома и не обнаружил никаких явных дефектов и пятен. И ширинка застёгнута, и даже верхняя пуговица на рубашке. А вот рубашка мне уже не нравится – в такой можно ходить только на медкомиссию в собес или просить подаяние: «Подайте бывшему депутату бывшей Государственной думы от бывшей кадетской фракции». Ну, с одеждой мы порешаем уже сегодня. Вернее, начнём сегодня – там работы непочатый край!

Дома я с аппетитом съел большую тарелку борща и кусок колбасы, проклиная привычку есть после шести вечера. Потом лёг на диван, настраиваясь на обычную и привычную бессонницу. Включил какой-то сериал и призадумался, как ворона из басни Крылова. При этом я машинально открыл жестяную коробочку и достал вечерний леденец. При этом в зеркале на меня смотрело не совсем моё лицо – несколько моложе, с более тёмными волосами и не такими, как обычно, густыми бровями. Вспомнил советы цыганки и начал собирать в мешок ненужные теперь уже вещи – битую и треснутую посуду, пересохшие фломастеры, сломанные сувенирчики и украшения и прочую лишнюю дрянь, которой накопилось уже немало. С утра возьмусь за перебор одежды и обуви. Вместо бессонницы я почти мгновенно погрузился в глубокий и здоровый сон. 

Утром я проснулся от прикосновения какого-то мокрого предмета рядом с собой. Оказалось, что это мои вставные челюсти, выскочившие изо рта. Попытался вернуть их на место и не смог – что-то явно мешало. В зеркале над умывальником в ванной комнате я понял, что именно – полный рот моих собственных зубов. Челюсти полетели в ведро вслед за вчерашними игрушками и канцтоварами Они каким-то чудом выросли у меня за ночь. Да и волосы ещё больше потемнели, как на голове, так и на всем остальном теле. В кухне на столе я нашёл сухарь и легко разгрыз его. Ещё легче и шутя расправился с двумя кусочками рафинада. В холодильнике я обнаружил бутылку не очень скисшего пива и легко зубами открыл пробку на ней. Чудеса продолжались. 

Пигментных пятен на руках и на теле уже не было совсем. Кожа стала ещё глаже, чем вчера. Ещё раз глянул в зеркало и не узнал себя. Вернее, узнал, но не вчерашнего себя, а почти молодого, по крайней мере, на первый взгляд и при электрическом освещении. На второй — тоже. Я ещё не стал студентом или молодым специалистом после института, но перемена была разительная. Быстро и весело я прошёлся по платяному шкафу и спинке стула, избавляясь от барахла. Во второй мешок я швырнул старую, ещё папину пижаму, тапочки, с торчащими пальцами ног, обмахрившиеся рубашки, брюки непонятного цвета, пиджак типа того, что носил отец Федор. Нашёл у себя симпатичный батничек времён своего «хиппования», вроде смотрится по принципу «новое – хорошо забытое старое». Надеюсь, большого шока у прохожих не вызову. Ансамбль довершил симпатичным пиджачком в клеточку. Нашлись и симпатичные чёрные «лодочки», тоже из давних времен. В шкафу стало просторнее, но фронт работ ещё остался – продолжу вечером, лиха беда начало! 

Я вышел на улицу и оглянулся окрест как герой Радищева. Ландшафт вроде такой же, как и вчера. Но я ведь не такой! Значит, это не «шиза», а то изменилось бы всё и появились бы сказочные персонажи. Я вчера ничего не пил, да и позавчера тоже. Наркоту не принимаю ещё со студенческих времён, когда пару раз для пробы забивал в папироску косячки. На душе бушевала и свирепствовала сущая «весна патриарха». Зрение, как писал Жванецкий, обострилось до орлиного. Суставы не скрипят, колени не болят, ноги в туфлях не опухают. А походка просто юношеская, хоть сейчас в строй. На этот раз трамвай пришёл вовремя – не пришлось показать молодецкую удаль. Странно, что никто место не уступает, бывает, не страшно, ноги ведь не болят, могу и постоять. А вот и освободилось – можно и почитать. И тут зоркая бабуся Соколиный глаз открыла рот, что я мог бы и уступить тем, кто заслуживает, молодой ещё рассиживаться. Интересно, кому это она глаголит? 

Оказывается, мне, это я «потерял совесть» и «обнаглел», и не хочу уступать более достойным людям. Типа, я уже не заслуженный. А кто я? Неужели так изменился? И за такое короткое время? В чудеса я давно не верю, в массовое помешательство — тем более. Значит, надо искать материалистическое объяснение данной флуктуации. Массовый  гипноз? Вряд ли – слишком много реципиентов. Остаётся последний вариант – отравление. И тут меня «пробило», я вспомнил цыганку. Она же дала мне леденцы, да ещё и намекнула, что они не простые, а вроде бы «золотые». Заколдовала! И мне плохо? Даже если это иллюзия, она очень убедительная и безвредная. По крайней мере, она улучшает мое настроение. А это уже неплохо. Что она говорила о конфетках? Мол, нельзя есть много? А сколько это «много»? Буду себя контролировать,  вечером ещё одну, и отслежу своё настроение и самочувствие. 

Вечером пришлось достать ещё один мешок. Сбор «урожая» продолжился – я был безжалостен и жесток к когда-то любимым вещам. Новых вещей пока покупать не нужно – полно пригодных и симпатичных старых и давно не надёванных. Не смог устоять перед желанием ещё раз посмотреть на своё отражение. Вроде ничего, приличный прикид, да и я уже не так страшен. Видела бы сейчас меня моя гордая и неприступная «принцесса»! Может быть, и призадумалась бы? Ничего, разберёмся и с ней! «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!» Или крепость поменять? Подумаем, «разборка завалов» ещё не окончена. Работаем дальше по вновь утверждённому графику. Весело выношу мешки в мусорные контейнеры и продолжаю разборку завалов. Стало явно больше воздуха и пространства. Но процесс очистки оказался намного дольше, чем я предполагал. Но меня это не останавливало, особенно после перемен в отражении. 

На следующий день надел клетчатую рубашку и сапоги, как легендарный руководитель  «Криденсов», включил его музыку и «покайфовал», как много лет назад. Надо бы выбраться так на улицу – пусть смеются! Мне комфортно, а это главное. Главное – нравиться себе, тогда и народу понравлюсь. Все-таки, человек начинается с одежды – любимой и удобной. Не обязательно модной, ведь модное – это то, что именно тебе к лицу и по душе. Буду стараться нравиться себе. А может, сходить на дискотеку? Не слишком молодёжную, а туда, где музыка понравится. Но сначала надо закончить «некоммунистический субботник». 

Прошло несколько дней, я по-прежнему занимался очищением и очисткой. Но явно появился просвет в общей картине. Наконец я собрался с духом и начал пытаться переходить к светской жизни. Квалификацию «светского льва» я давно и бесповоротно потерял, не знал, с чего и начинать процесс создания новой личной жизни. Для начала я пошёл в бар средней руки – на «крутой» я ещё не созрел. Даже поймал на себе несколько, если не заинтересованных, то любопытствующих взоров. Но  это была лишь прикидка, пристрелка. Бар – не место для серьёзных знакомств, да и «золотого запасу» маловато. Надо пойти в более культурные места. Например, неплох вернисаж или премьера. Особенно первое – можно передвигаться среди народа и наблюдать. А можно попутно и попадать под наблюдение, тут уж как повезет. Да и поговорить есть возможность. Тут главное – не торопиться. 

Ещё через некоторое время квартира стала неузнаваемой, я – тем более. Несколько сменился круг друзей и досуг. Иногда хожу на дискотеки и фуршеты. Познакомился с хорошей женщиной. Она ещё не знает, сколько мне лет на самом деле, я не спешу показывать паспорт. А вдруг испугается моей почти трёхзначной цифры? Главное, что мой внутренний возраст соответствует состоянию души. Всё-таки, цыганка не обманула. Конфетки ем уже реже, чтобы не перестараться. Или дело не в конфетах?

Автор: Леонид Кучеренко

#Общество #Литература #Молодость

НЕ СОФИ ЛОРЕН

Есть женщины, которым повезло. Родились красивыми, живут красиво, к тому же, умудряются и стареть красиво. 

Морщинки, лёгкая припухлость под глазами, даже обозначившиеся носогубные складки, придают им шарма и зрелой привлекательности, а небольшой лишний вес абсолютно не портит фигуру. 

Сейчас в тренде женщины после сорока. У них начинается период бурления зрелости. Жизненных ресурсов ещё – ого-го! Хоть отбавляй. Недаром говорят «ягодка опять».

Такие дамочки, чувствуя свою, вошедшую в пик совершенства прелесть, и ведут себя соответственно – щедро дарят мужчинам, попавшим в круг их общения, свою обворожительность.

Может, всему «виной» красивой старости являются гены?

А может, жизнелюбие? Или доброта душевная, например?

Кто его знает.

Лина Сергеевна входила в круг избранных. В свои сорок восемь выглядела сногсшибательно. 

Платиновая блондинка с гладко зачёсанными волосами, собранными на затылке в аккуратный пучок. Такая причёска удачно открывала взору ладно укомплектованное личико: бездонно-голубые глаза, греческий носик со слегка закруглённым кончиком и чувственными ноздрями, и губы... великоватые для столь миниатюрного лица, но бесспорно, достойные гран-при.

- Зиночка! - мягко произнесла Лина Сергеевна, обратившись к домашней помощнице. - Я через часик буду. Приготовьте, пожалуйста, на ужин рыбку и салатик из авокадо. И Ваши фирменные оладушки кабачковые. Они –  просто объедение. Чует моё сердце,  именно оладушки станут причиной моего лишнего веса.

Женщина мило улыбнулась кивающей в знак согласия Зиночке, взглянула на своё отражение, кокетливым жестом поправила и без того идеальную причёску. Потом легко согнулась, чтобы застегнуть замочек роскошных туфелек, взяла со шкафчика модную сумочку и, словно горная козочка, изящно выскочила из квартиры, шутливо произнеся напоследок:

- Зиночка, улыбайтесь! Жизнь прекрасна!

- Жизнь прекрасна! - противным голосом передразнила Зинаида, как только захлопнулась за хозяйкой дверь. –  Конечно, она прекрасна, когда в кошельке куча денег, шкаф не закрывается от шмотья, а муж почти каждый день цветы преподносит.

Зина подошла к зеркалу, в которое только что смотрелась Лина Сергеевна, взглянула на своё отражение и недовольно сжала и без того узкие губы. 

- Дааа, - вздохнула протяжно, коснувшись курносого носа, который с годами солидарно с бёдрами заметно увеличился в размерах. - Не Софи Лорен, - заключила женщина.

Зинаиде нравилась Софи Лорен. В старших классах у неё случился ухажёр. Не так чтобы ухажёр, но клинки подбивал. Оно и понятно –  гормоны у пацана в башку били нешуточно, а такому - лицом блёклому и белобрысому, словно в хлорке его долго отмачивали, ничего путного, в смысле барышни достойной, не светило. Вот он и направил потуги свои на Зину в надежде - а вдруг перепадёт что. 

Стихи читал, на гитаре под окнами бренькал и в кино пару раз водил.

Стихи и песни для девушки интереса не представляли. А вот кино понравилось. Особенно в душу запал фильм с трудно запоминаемым названием – «Филумена Мортурано». 

Зина после сеанса название фильма на листочек крупными буквами написала и несколько дней заучивала на память.

А всё потому, что там такая  красотка в главной роли блистала, что  глаз не отвести. Именно тогда, впервые, Зина узнала имя итальянской актрисы –  Софи Лорен. 

Девушка после киносеанса дотошно обследовала свои лицо и тело, стараясь отыскать в себе хотя бы малейшую чёрточку, которая напоминала бы роскошную Софи Лорен. 

Напрасно. 

Зина унаследовала от бабушки по папиной линии широкую кость, которую к семнадцати годам успешно нарастила мясом.

Вот тогда-то она первый раз и произнесла сакраментальную фразу: «Не Софи Лорен!»

Хмыкнув отражению, Зина повернулась и направилась на кухню.

- Рыбку ей подавай. Салатик с авокадо. Оладушки,  - бурчала женщина, открывая холодильник. – Я, вон, раньше таких деликатесов и не видела в глаза, и ничего, жила. Тут нормальный кусок мяса не можешь купить, а она - авокадо. Совсем зажирели эти богатенькие.

Зина со злостью швырнула в мойку стейк из сёмги. 

Эта, странного цвета рыба не внушала ей доверия. Другое дело – карасики. Поджаришь их до хрустящей корочки, а потом смакуешь. 

А сёмгу эту паришь-паришь на дурацком приспособлении, а она всё одно бледная, как поганка лесная. 

Правильное питание! Тьфу! 

Живём-то один раз! Надо успеть вкуснотищи  всякой вдоволь накушаться. Картошечка жареная, борщик  на свиных рёбрышках, холодчик из голяшечки...

Домработницу раздражало всё. И богатая обстановка в доме, и огромный, на полстены, телевизор в гостиной, и посуда из тончайшего мейсенского фарфора, а самое главное –  ей нестерпимо действовала на нервы сама хозяйка, Лина Сергеевна. 

Муж её ещё ничего - терпеть можно. Вечно на работе, так что Зина с ним редко пересекалась. В основном по вечерам, когда собиралась уходить. Он чуть ли не каждый день с букетами домой приходил. Зайдёт и весь сияет, протягивая цветы жене.

А она, Лина Сергеевна, кокетничает, глазки закатит, за шею ухватится...

Тьфу! Смотреть противно! 

Зину всё в хозяйке нервировало. 

Вечно улыбается, постоянно при полном параде. Она даже дома в стильных брючках и ярком блузоне расхаживает. 

Спрашивается –  чего? 

Ведь так приятно дома надеть халатик мягонький, чтобы нигде не жал и не давил. Тапочки, пусть старенькие, но очень удобные. 

Нееет! Эта вон, дама из высшего общества, даже по дому расхаживает в тапочках на каблучках маленьких.

Цок, цок, цок! На нервы действует! Вечно прислушиваться приходится –  близко ли она. 

Зина иногда сядет на кухне на стульчик и глядит в окошко. Да ещё и думы свои бабские думает. Оно ведь как?  Делов этих в хозяйском доме никогда не переделаешь. Вот и приходится выкраивать хоть полчасика для отдыха. А дела подождут. Успеется. Надо и о себе подумать. 

Иногда Зине даже немного вздремнуть получается. Но неспокойно. Спишь, и всё прислушиваешься, не стучат ли каблучки хозяйкиных тапочек. 

Как только их цоканье у самых дверей раздаётся, Зина мгновенно вскакивает и хватается за тряпку. Трёт, моет, в общем, создаёт видимость.

Ну и что? Работа-то почасовая. Солдат спит, служба идёт. С этих богатеев не убудет. У них вон какая обстановка в доме, словно в театре. 

Правда, это Зина так себе думала. Она ведь в театре отродясь не была. Не до спектаклей было. Батя дома по вечерам такие представления устраивал –  мама, не горюй!

Главное - успеть удрать из дому вовремя, пока он не упился до умату. А то потом –  пиши пропало. Мало никому не покажется. Сколько раз Зина с мамой в сарае ночь проводили. 

Ой, да ну их эти воспоминания.

На этом моменте Зина протяжно вздыхала, чувствуя, как огромная грудь растягивается, словно меха кузнечные. 

Она однажды, когда хозяйка из дому ушла, решила примерить её тапочки с пушком. Ногу попыталась всунуть, да всё бестолку. У неё же кость широкая. Ступня ого-го! За будь здоров. 

А даже если бы и впихнула свои ноги, то всё равно в таких передвигаться не смогла бы. 

А эта Лина Сергеевна дотупотит до кухни, заскочит и голосом таким мягким, аж до тошноты пробирает, склонив голову на бок, поинтересуется:

- Зиночка! Скоро ужин будет готов? 

- Скоро, скоро, - буркнет домработница, сжав зубы.

Постоянная хозяйкина улыбка её в раздражение вгоняет.

Ну, ей Богу, как умолишённая постоянно рот свой накрашенный в улыбке растягивает. 

Чего лыбится? Уже полгода Зина у Лины Сергеевны работает, а до сих пор привыкнуть к этому не может.

Зина присолила рыбу, включила пароварку и достала из холодильника кабачки.

Начала тереть на тёрку, и такое её в этот момент раздражение взяло, такая злость в сердце влилась: чего это одной бабе всё, а ей ничего,  что женщина со всей силы зашвырнула недотёртый кабачок в дальний угол кухни.

И чем она хуже этой выдры худой? А? 

Что она, Зина, из другого теста замешана, что ли? 

Эта, вон, вся в роскоши купается, а ей, Зинаиде, приходится на кухне потеть, чтобы оладушки, видите ли, приготовить!

Зина со злостью сплюнула прямо в миску с тёртыми кабачками, а потом сыпанула горсть муки и дёрганными движениями начала размешивать массу для оладьев.

- Зина, а что это Вы делаете? - раздался тихий женский голос за спиной домработницы.

От неожиданности Зинаида дёрнулась всем своим грузным телом и, сглотнув, повернулась на голос.

Лина Сергеевна, округлив глаза, изумлённо глядела на домработницу. Даже малейшего намёка на улыбку на красивом лице хозяйки не наблюдалось. Строго сжав губы, она, теребя замочек на сумочке, всем своим видом показывала, что ждёт разъяснения происходящему.

Зина молча опустила взгляд с лица хозяйки на её ноги и снова вздохнула.

«Вот зараза, тапки-то не надела, вот я и не услыхала, как она подошла», - промелькнула мыслишка в голове домработницы.

- Зина! Я повторяю свой вопрос - ЧТО Вы только что сделали? А главное - почему? Зачем? 

Видно было, что Лина Сергеевна обескуражена увиденным. В её голове не укладывалась столь омерзительная ситуация.

Домработница, застуканная на горячем, продолжала безмолствовать. Только теперь, когда первый шок прошёл, она вдруг ощутила себя победительницей: так вам и надо, богатеи проклятые! 

На её некрасивом лице нарисовалась гримаса наглой надменности.

- Что заслужили, то и получили! - выплюнула женщина.

- Заслужила? - Лина Сергеевна сглотнула. - За что? За то, что относилась к Вам со всей душой? За то, что согласилась взять Вас на работу в свой дом, хотя о Вас ходили весьма нелицеприятные слухи? За то, что поверила в Вас и дала Вам возможность опровергнуть слухи?

- Вас никто не принуждал брать меня на работу, - разведя руками, противным голосом ответила Зина. - Сами виноваты. 

- Да, Вы правы. Я сама виновата. Жизнь меня так и не научила разбираться в людях. Увы, не всем нужна обычная человеческая доброта, - печально усмехнулась Лина Сергеевна.

- Легко говорить о доброте, когда живёшь в таком богатстве! - Зина перешла на повышенный тон. - А Вы, вон, с моё помыкались бы, тогда я бы и поглядела на Вашу доброту. Легко есть авокады, носить наряды самые дорогие и улыбаться! А мне иногда, может быть, не хватает денег, чтобы тапки домашние купить! Вы, вон, своими распрекрасными цокаете, как копытцами, а я своими ёрзаю по полу, боясь, что они вот-вот рассыпятся.

Зина вошла в раж, решив, что её плевок в еду - это своего рода проявление революционного настроя. 

Мол - долой богачей! Вся власть народу! 

Домработница сейчас себя ощущала чуть ли Жанной Д́арк,  хотя о таком историческом персонаже и слыхом не слыхивала. 

Женщина, подперев руками крутые бока, продолжала обличительную речь.

- Попривыкали - подайте, принесите! Сами без нас и пожрать сготовить не можете! Что бы вы без нас делали?! С голоду подохи бы!

Лина Сергеевна молча наблюдала, как обильным потоком её домработница извергает из недр своей гнилой души накопившийся яд зависти. Слушала, давая выплестнуться злобному фонтану.

- Молчите?! Крыть-то нечем! Правда матушка глаза колет! То-то и оно! - ликовала Зина.

Накричавшись, домработница утёрла рукавом выступивший пот с красного, пропитанного гневом лица, и громко, с присвистом, выдохнула. 

Лина Сергеевна продолжала в полном молчании вглядываться в лицо женщины, стоявшей напротив. 

Ответная тишина повергла Зину в лёгкое замешательство. Она к такому не привыкла. Ругаться, так ругаться. 

Дома с мужем она, если выясняла отношения, так иногда и до рукопашной доходило. А тут –  ни ответа, ни привета.

- Уходите! - тихо, но уверенно произнесла Лина Сергеевна, глядя в окно.

- С удовольствием! - огрызнулась Зина.

Она рывком стянула кухонный передник, швырнула его на пол и с видом важной индюшки прошествовала мимо теперь уже бывшей хозяйки.

- Прежде чем Вы уйдёте, я хочу Вам кое-что сказать, - спокойным голосом произнесла Лина Сергеевна, как только Зина натянула на ноги свои растоптанные не то туфли, не то тапки.

- Я выросла в детском доме, и поэтому бедность мне знакома не понаслышке. Я прекрасно знаю, что такое голод. Я помню, как урчал по ночам мой присохший к спине живот, как зимой было холодно под тонким детдомовским одеялом. Я и сейчас ощущаю боль от удара, которым меня наградила воспитательница, когда я утащила лишний кусок хлеба со столовой.

Женщина затихла. Резким движением она смахнула со щеки непрошенную слезинку. 

- Возможно, именно тот удар по худенькой детской ручонке стал для меня переломным моментом в жизни. Ночью, молча глотая слёзы, я дала себе обещание, что обязательно стану богатой, и что у меня обязательно будет много вкусной еды. У меня было убеждение:  чтобы стать богатой, надо быть умной. Не знаю, откуда в голове семилетней девочки родилась эта мысль, но она настолько глубоко засела во мне, что я начала учиться.

Зине хотелось поскорей уйти, но в её голове вспыхнула мысль о расчёте за сегодняшинй день. Даром, что ли, она корячилась целый день!

- Без посторонней помощи я поступила в медицинский институт, - продолжала Лина Сергеевна. - Днём и ночью я изучала учебники, чтобы стать лучшей. Надо мной смеялись, издевались, меня презирали, но я ничего не замечала –  я шла к своей цели. Я падала в обморок от голода, от недостатка сна, но всё равно двигалась вперёд. Мы с мужем почти десять лет жили в коммунальной квартире на восемь семей, еле сводя концы с концами. Там родились два наших сына. Я ждала своей очереди, чтобы подойти к плите и сварить детям кашу. Я драила загаженный соседом-пьяницей сортир и задыхалась от едкого запаха хлора.

Переминаясь с ноги на ногу и пропуская мимо ушей все слова хозяйки, Зина ждала момента, чтобы наконец-то спросить о положенных за работу деньгах. 

Взглянув на выражение полнейшего отсутствия мыслительного процесса на лице Зины, Лина Сергеевна поняла, что все её речи – это всего лишь бисер, который она мечет перед этой ... женщиной.

- Однажды Софи Лорен...

Зина напряглась, услыхав знакомое имя. Она вопросительно уставилась на хозяйку.

- ...сказала, что к сорока годам женщина имеет такое лицо, какое заслужила. А я могу сказать, что к зрелости человек имеет такую жизнь, которой он достоин. Мы с мужем своим трудом достигли всего того, что сейчас имеем. А Ваш поступок, Зина, это всего лишь яркое проявление зависти. Обычной человеческой зависти. Мне стыдно за Вас...

Лина Сергевна пренебрежительно прошлась взглядом по домработнице и произнесла:

- Уходите, Зина. Прощайте.

- Я с удовольствием, только вот хочу получить расчёт, деньги, за сегодня. За свою работу.

-  Расчёт?! - округлила глаза Лина Сергеевна.

- А как же?! - с вызовом ответила Зина. 

- Вы правы, - пожала плечами хозяка дома, придя в себя после минутного замешательства.

Женщина ушла на кухню и через несколько секунд вернулась обратно, держа в руках миску со смесью для оладьев.

- Вот Ваш расчёт! - спокойно произнесла она, буквально вложив посудину в руки обалдевшей от неожиданности Зинаиде. - Теперь Вы свободны! Прощайте!

Зина, сжимая миску с кабачковой смесью, медленно вышла из квартиры. В её голове в связи с последним эпизодом произошло полное отключение «электричества». А мысли её в кромешной темноте не были способны на какие-либо процессы. 

В состоянии полнейшей прострации женщина оказалась на улице. Перекачиваясь, она неторопливо двигалась по тротуару, держа перед собой заслуженный «расчёт».

Поравнявшись с магазином, она взглянула на своё отражение в витрине и, тут же, словно очнулась. Смачно выругавшись, Зина мгновенно оказалась около урны, в которую злобно швырнула миску. 

Раздался звон бьющегося стекла.

- Вот зараза! Злыдня жадная! - злилась Зина.

Она направилась к магазину. Остановилась около витрины и дёргаными движениями попыталась поправить волосы, которые, будто в насмешку, бессовестным образом растрепал ветер. 

Женщина на мгновение оставила попытки привести причёску в порядок, приблизила лицо к стеклу, вгляделась в отражение и покачав головой, произнесла:

-Даа, не Софи Лорен...

Автор: Анжела Бантовская

#СофиЛорен #Общество #Литература #Красота #Окрасоте